Часть первыми: «Известия» публикуют фрагмент новой книги Подшибякина
«Голодный мир» — сборник хоррор-повестей о том, что самое страшное совсем рядом и уже здесь
0
EN
Следите за нашими новостями в удобном формате
Есть новость? Присылайте!
Андрея Подшибякина любят называть ростовским Стивеном Кингом — за способность вплетать в бытовые новеллы леденящие душу кошмары, которые — не один, так другой — обязательно цепляют читателя и держат до последней страницы. Два года назад роман «Последний день лета» превратил Подшибякина из успешного журналиста и литератора в одного из самых модных российских писателей. 18 марта в «Редакции Елены Шубиной» выходит сборник повестей «Голодный мир», продолжающий линию «Последнего дня лета». «Известия» публикуют эксклюзивный фрагмент книги, в котором саспенса хватит на несколько историй. Книга появится в «Яндекс Книгах» в электронной и аудиоверсии — и этот фрагмент мы тоже публикуем со звуком: можно читать и можно слушать.
Андрей Подшибякин «Голодный мир» (фрагмент)
— Как?.. Инна?.. Я, видишь ли, так сказать, на ухо туговат — всю жизнь на производстве, грохот, шум! А слуховой аппарат я не люблю, видишь ли, никак привыкнуть не могу, да и не нужен он мне тут особо, кого тут слушать — зайцев, что ли?
— Ира, — вставила Ира, чуть повысив голос.
Дед отмахнулся: какая, мол, разница? Ирина приготовилась внутренне взбеситься, но вдруг поняла: ей неожиданно понравилась эта не простота даже, а отсутствие городского лицемерия.
— Деда, ну всё, давай внутрь, там познакомимся, холодно же, — Олег демонстративно обнял себя руками и переступил с ноги на ногу.
— А ты не учи меня! Ишь, выискался! — деду явно страшно нравилось общаться. — Он, Иришка, знаешь, с малолетства противный был, у-у-у! Ты ему слово, он тебе десять! Да с такой, видишь ли, дерзостью, как все должны ему. Но и такой, понимаешь, как говорится, с ссыклинкой. Чуть шикнешь на него — сразу, видишь ли, на попятную!
Гостья помимо воли прыснула, забыв обратить внимание на бесячую «Иришку»: дед охарактеризовал ее бойфренда поразительно точно.
— Ну всё, хватит уже, — Олежа надул губу, в чем явно не отдавал себе отчета, и протиснулся мимо деда в тепло дачного домика.
Дед преувеличенно, как персонаж мультфильма, подмигнул Ире и запустил ее следом.
Федор Феоктистович был так искренне рад гостям, что раздражение Иры и нервозность Олега быстро истончились, отступили на периферию.
В домике было жарко, светло и как-то по-сказочному уютно. Уже странно было думать, что Ира так упиралась, — было бы тупо променять это новогоднее приключение на стандартную новогоднюю пьянку у подруг, или, что еще хуже, у занудных Олежиных друзей-айтишников, всё время пялившихся на ее обтянутую джинсами задницу.
Олег быстро забыл, что успел надуться на Федора Феоктистовича: он схватил со скромно, но сытно накрытого стола соленый огурец, захрустел им и стал распаковывать рюкзак.
— Все лекарства по списку купил, что ты просил, смотри: от желудка, болеутоляющие, глазные капли, потом этот, как его, физраствор для зубов твоих…
— Зубы-то у меня, Иришка, давно вставные! — с некоторой даже гордостью заявил дед. — Производство, видишь ли, вредное было, да и не до врачей всю жизнь, понимаешь. Так что вы, молодежь, мотайте на ус, не запускайте это дело. А то как мы будете, видишь ли, старые развалины!
Ни на какую развалину, по правде говоря, Федор Феоктистович был не похож: он был старичком юрким, жилистым и бодрым.
— Адреналин привез? — дед закопошился в выставляемых Олежей на стол ампулах и коробочках. — Это ж нам, видишь ли, первая надобность! Бабке без него никак!
— Спит, да? — Олег показал глазами на закрытую дверь смежной комнаты и запоздало понизил голос — как будто только что не орал на максимальной громкости.
Дед нашел нужные ампулы, довольно цокнул и ответил:
— Она теперь, Олежик, на постоянной основе спит…
Ира сделала грустное лицо. Чем конкретно болела бабушка, она в суматохе сборов спросить забыла; Олег запретил брать чемодан и сказал, что всё необходимое купит ей по прилету на Бали; пришлось пихать одежду и косметику наугад в спортивную сумку. Да ей, по правде говоря, и не были особо интересны хвори незнакомой старухи.
Сейчас вдруг стало стыдно, но спрашивать было уже неудобно.
— Загляни, поздоровайся, — сказал Олегу дед. — Она ж, видишь ли, чувствует всё, даже если, ну…
Он осекся.
Олег осторожно, на цыпочках, подошел к двери, приоткрыл ее и сунулся внутрь.
Ира вытянула шею, пытаясь заглянуть через его плечо.
— Ба, привет! Невесту привел! — Олег помолчал, придумывая, что еще сказать. — С Новым годом!
Ответа не последовало. Во тьме комнаты угадывалось что-то светлое, бесформенное: силуэт лежащей на кровати очень полной женщины, укрытой по шею одеялом.
— Ну всё, всё, — засуетился Федор Феоктистович. — Давай, закрывай. Она, как проснется, позовет. Не тревожь! Закусим давайте, да побеседуем. На холодное налетайте, а я мяска сейчас пожарю. Знал бы, когда будете, раньше бы сделал, а то, видишь ли, мяско́ надо только свежим, горячим! Холодное мяско́ — это, как попы говорят, грех!
Ира вдруг поняла, что ужасно проголодалась, и села за стол. Олег плюхнулся рядом — и по-хозяйски начал возиться с холодцом, дрожащим в алюминиевом судке. Дед тем временем вытаскивал банки с соленьями из огромного, суперсовременного холодильника — он здесь выделялся, казался инопланетным артефактом.
— Холодное — пушка! Никто такого не делает! Давай, наложу. Горчички еще обязательно, а, нет, — хренка! С хренком вообще бомбезно! — суетил Олежа.
— А выпить есть? — неожиданно для себя спросила Ира.
Дело было даже не в том, что она ненавидела холодец по чисто эстетическим соображениям — и без спиртного с ним бы не справилась; а просто… Ну, Новый год же.
— Шампуньского у нас, видите ли, нема, — отозвался Федор Феоктистович, переместившийся к газовой плите, — бананьев тоже. Но! Имеется вкуснейший самогон! Я, понимаешь, до этого дела всегда охотник был. Разумеется, в меру! Еще когда плешивая, извините за выражение, мразь страну развалила, ну, Горбачев Михал Сергеич, — я прям назло ему начал домашний делать. Пусть свою антиалкогольную кампанию себе засунет козе в трещину! Выкуси! Иди, Олежка, возьми там… А хотя стой, сам принесу. Да и тяпну с вами рюмочку, видишь ли, чтобы всё хорошее пришло, а всё плохое ушло к свиньям собачьим!
Дед дернул ручку еще одной двери, за которой находился, по всей видимости, погреб. Удивленно завис на пару секунд. Что-то вспомнил, смешно шлепнул себя ладонью по лбу. Вынул из кармана ключ. Отпер дверь.
Затопал по деревянным ступенькам, чем-то звякнул, повозился. Вернулся — с полуторалитровой бутылью. Ира почему-то ждала, что та будет заткнута, как в старом кино, бумажной пробкой, но нет: крышка была обычная, закручивающаяся, как на минералке.
— Давайте, молодежь, разливайте! Помянем… Нет, как там? — проводим старый год!
По комнате разлился запах жареного лука и нагретого масла — самый уютный, вкусный и домашний запах в мире.
— Давайте, видишь ли, до мяска, под салатики… — подзуживал от плиты дед, которому явно не терпелось бахнуть.
Олежа неумело разлил жидкость в три стопочки. Выпили.
— Сэм — пушка-бомба! — Олег зажмурился, как кот.
Эти пушки с бомбами казались Ире чудовищным кринжом, но не согласиться было нельзя: самогон пах лесными травами и вкручивался в организм мягко, без нажима, как там и был.
Захотелось еще.
— Федор Фекл… Фоек…
Дед хихикнул.
— Деда Федя я, деда Федя! А то язык сломаешь! Помню, парторг у нас на предприятии никогда с первого раза выговорить не мог, видишь ли, шипел, плевался, как ото чайник на плите. Ну ничего, ничего-о-о-о, со временем настропалился: Федор Феоктистович всегда к себе уважения требовал. На том, как говорится, и стоял всю жизнь. Вот вы, молодежь, про уважение-то уже и не знаете ничего, а я…
— Деда Федя, — с непривычки эти слова получились натужно, — вам еще налить?
— А я-а-ак же, а я-а-ак же!
Еще не допив вторую стопку, Ира поняла, что надо тормозиться. На голодный желудок сэм развозил со страшной скоростью.
— Я во двор пойду, подышу, — сказала она Олеже на ухо.
Тот дернулся было следом, но Ира мотнула головой. Хотелось побыть одной.
Влезла обратно в «тимбы» и пуховик, намотала шарф наподобие платка — шапки она ненавидела и никогда не носила.
На улице было так красиво, что Ира на секунду зажмурилась. Снег завалил их с Олежей следы, укрыл все окрестные развалины, разлегся на еловых лапах, падал и падал в желтом свете уличного фонаря. Она задрала голову к небу, подняла руки и закружилась, хватая ртом снежинки. Было спокойно и радостно; в таких случаях говорят «как в детстве», но ничего подобного из своего детства Ира припомнить не могла. Вот бы сейчас это как-то запечатлеть, остановить, запомнить…
Она влезла в карман пуховика и выудила телефон. Не задумывалась — мало ли что там кому Олежа запретил… Запрещалка не выросла.
Выбрала ракурс, покрутила на экране виртуальное колесико, настраивая фокусное расстояние. Поймала в кадр нереальный, как из «Гарри Поттера», конус фонарного света с заточенным внутри снегопадом. Сделала штук пятнадцать фотографий — для верности. Открыла «Инстаграм»*, выбрала одну, повозилась с фильтрами. Придумала подпись: «Если быть открытой миру, то чудо поджидает на каждом шагу». Подумала. Исправила «чудо» на «Чудо». Тронула кнопку геолокации. Хотела поставить «Планета Земля», «Там, где вас нет» или еще что-нибудь такое же глубокомысленное. Скривилась — нет, сейчас хотелось искренности, какой-то… настоящести. Нашла в вариантах локаций неблагозвучное, зато честное «Зекзюлино».
Зачем-то прошептала его вслух, споткнувшись о «к».
Нажала кнопку «Опубликовать».
* Принадлежит корпорации Meta, которая признана экстремистской и запрещена в РФ
